К 70-й годовщине наступления под Москвой

Часть первая. Мирные жители: «Просто судьба нам жить...».

Достоянием поисковой группы школы-пансиона «Солнечная» стали бесценные воспоминания о Великой Войне коренных жителей поселков Тростье и Буриново, а также материалы донесений НКВД из прифронтовой полосы.

Семилетняя Валя Брицина не участвовала в боях, но на войне была и вместе со всей страной пережила страшную годину. Многодетная семья Брициных жила на полустанке «Буриновский разъезд». Лес, глушь, бездорожье... Пять домов, узкоколейка, поезд-кукушка, возивший дрова в Серпухов. Два прицепных вагона были пассажирскими, ездили в ближайшие деревни на почту, в магазин, медпункт...

Летом 41-го года вместе с другими ушел на войну отец Вали, начальник лесоучастка Сергей Абрамович Брицин. Буриновцы стали жить «благодаря натуральному домашнему хозяйству и не предполагали, что немец может сюда добраться». И напрасно... В самом начале войны к Брициным, в глушь-глухомань приехали спасаться родственники из Москвы.

«Как-то вечером вдруг стук в дверь. Мама подошла: «Кто там?», а оттуда на немецком: «Ла-ла-ла-ла-ла...». Она не открыла, вернулась, говорит: «Немцы пришли». Мы оторопели. Нас, считая родственников, — 8 человек. Двое детей после меня перед войной родились. А фашисты тарабанят в дверь...» - Валентина Сергеевна не сдерживает слез. Чуть успокоившись, продолжает. — «Вытолкали нас прикладами в спину на улицу. Выбили стекла, облили дом бензином и подожгли. А у нас — хозяйство: до сих пор стоит перед глазами, как куры летели и горели, немец тащит поросенка, а тот визжит, упирается. Корову гитлеровцы приказали взять с собой, потом сами же ее и съели. Мы что успели — схватили, и фашисты автоматами и собаками нас сопровождали на двух повозках.

Двоюродная сестра, москвичка Валя, рассердилась: «Куда эти сволочи нас ведут?». К ней тут же подошел немецкий переводчик и прошептал: «Матка, нельзя так говорить, расстреляют. Мы не сами, Гитлер нас заставил воевать, а у меня в Германии молодая жена и двое детей. Мы тоже подневольные. Ваши солдаты выйдут из леса и нас убьют...».

Пригнали в Буриново, и ночь люди провели под холодным осенним небом. С женщин фашисты снимали валенки, платки... На другой день сожгли деревню, оставив для себя несколько изб. Враг рвался к Москве и истреблял все на своем пути. Людей закрыли в местной церквушке. А вечером у ее порога повесили партизана Чуканина. Он сам надел на себя петлю: «Гады, фашисты проклятые... Я не один, нас много, партизаны отомстят за меня...». Немец толкнул табуретку и выстрелил мужчине в глаз.

«У него было девять детей, мал-мала меньше, а как его жена кричала ... Это было только началом. Не кормили, мы, как могли, перебивались... На паперти разводили костерок и кипятили чай... Выходить нельзя — пули как горох сыпались, но люди как-то ухитрялись доставать еду. Делились друг с другом. Мы прихватили из дома чугунок с медом, поэтому и остались живы».

Когда стало совсем невмоготу, девочка вышла без спроса и обратилась к повару полевой кухни немцев, стоявшей неподалеку от церкви: «Пан, кушать хочу ...». Он сжалился, налил половник супа, дал кусочек студня... Как-то, уже в морозы, зашел переводчик: «Завтра к 6 утра освободить церковь, кто не выйдет — расстрел на месте...».

«Утром по снегу погнали гурьбой, как скот... Советские летчики сделают заход, увидят нас и не бомбят. У кого рука поднимется на своих, да еще детей? Гнали нас через деревни Тростье, Покров, Куркино, Трояново, Грибовка, Бахреевские хутора... От деревень и сел осталось по несколько домов, всюду следы пожаров, печные трубы как поднятые к Небу руки.

Фашисты отходили и нами прикрывались. Ночевали, где придется — в сараях, а то и на голой земле... Деревни все сожжены, одни трубы торчали. Оставшиеся сельчане бросали нам то хлеба краюху, то картошку. Люди падали на ходу, а фашисты их добивали... Они отходили и с каждым днем зверели все больше. Эти несколько месяцев мы были как на передовой...

Избавили нас от этого ада в декабре 1941 года. Люди радовались, целовали солдат-освободителей. Нам встретился знакомый генерал Потемкин. Папа, когда уходил на войну, просил его о нас позаботиться. По его распоряжению нам выделили продукты и отправили к родственникам в Серпухов. Мы были полутрупами, и нас буквально снимали с грузовой машины...

Валентина Сергеевна рассказывает, что, несмотря на голодное время, люди сохраняли сострадание друг к другу, человечность. Каждый день их соседка, Мария Очертянова, хотя ей самой приходилось несладко, приносила трехлитровую банку с молоком. «Я еще долго бредила войной, «на стенку лезла». До сих пор вспоминаю — плачу. Слава Богу, что сейчас все хорошо, голода нет. Видно, просто судьба нам жить...».

А вот найденные участниками поисковой группы школы-пансиона «Солнечная» из совсем недавно рассекреченных архивных документов сводки НКВД.

А это печальный мартиролог поселка Тростье. Тростье не только было сожжено почти дотла, вместе с домами горели «по чужой недоброй воле» и мирные жители: за оказанное сопротивление грабителю, за связь с партизанами, да и просто за то, что ты — Русский. А в этом случае разве важно, кто перед тобой: женщина, ребенок, беспомощный старик...

1. Романова Клавдия Андреевна (? — ?), сожжена в д. Тростье Жуковского р-на Калужской области.
   Источник — Книга памяти Калужской области, т. 2.
2. Трусов Коля (? — ?), сожжен в д. Тростье Жуковского р-на Калужской области.
   Источник — Книга памяти Калужской области, т. 2.

Использованы материалы сайтов www.psreda.ru, www.tv-tvs.ru и ОБД «Мемориал», недавно открытые архивные материалы Министерства обороны и ФСБ.